Всенощная

Когда-то где-то монахи молились всю ночь, это богослужение называли всенощным бдением. Давно уже у нас никто так не служит, но по привычке вечернее богослужение называют всенощной.

Всенощное Бдение. Фото: Правмир

У нас престольный праздник завтра - преподобного Алексия, Человека Божия. Прихожу на всенощную. Зашел в алтарь. Там уже настоятель и диакон. По традиции земной поклон, поцеловал престол. Поздоровался с настоятелем и диаконом. Алтарников снова нет, лампадки сами затеплили, разожгли уголь для кадила. Завтра благочинный должен у нас служить. Владыка не смог, он в монастыре служит, там тоже престол. Настоятель говорит мне: «Батюшка, там свечи привезли. Сейчас службу начнём, ты спустись вниз, освяти свечи».

Облачились, открыли царские врата. Диакон важно и торжественно: «Востаните!» Настоятель: «Слава Святей Единосущной, Животворящей и Нераздельней Троице... ». Хор: «Аминь». Хор у нас женский, не громкий, поет просто, без спешки, с благоговением. Мы втроём громко и фальшиво, вразнобой пропели начальное «Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу».

Взял Требник, чашу со святой водой и кропило, спустился в нижний храм. Открыл молитву на освящение свечей, стал читать. Ужас какой-то. Кто это писал? Написана молитва по шаблону, наподобие молитв на освящение нательного крестика или икон. Написана таким ужасным языком, тут не то что молиться, но и читать сложно. Вычитал про себя как заклинание, покропил водой.

Вернулся в алтарь. Диакон ладана не поскупился, в алтаре дым коромыслом, дышать нечем. Форточку открыл, но это мало помогло. Службу мы в алтаре не слушаем, не до этого, у нас другие заботы. У жертвенника тетради с сорокоустами, толстые стопки записок и большой пластиковый контейнер с просфорами. Настоятель уже читает свою толстую потрепанную тетрадь с именами живых и усопших, быстро ковыряя просфорки. Он обязательно вынимает частицу за каждое имя, делает это очень быстро. У меня так не получается, поэтому вынимаю одну частицу за записку или за одну страницу в тетради. Записок много, всю службу буду читать. Настоятель с диаконом стали обсуждать особенности богослужения при выпадении престольного праздника на воскресный день Великого поста. Спорили, какое Евангелие читать. Там в Марковых главах Типикона написано довольно расплывчато. Обратились ко мне:

Отец Александр, а вы как думаете?

Никак. Мне вообще фиолетово. Все равно никто слушать не будет и не обратит никакого внимания. Можете хоть главу из Махабхараты прочитать, никто ничего не поймёт.

Ладно. Поняли, что у меня спрашивать бесполезно. Пошли на клирос узнавать. Я продолжаю безучастно ковырять просфорки и читать имена незнакомых мне людей. Когда-то пытался при этом молиться, но понял, что это невозможно. Молиться перечислением имен у меня все равно не получится. Махнул рукой, теперь просто вычитываю.

А там, в храме читают паремии (отрывки из Ветхого Завета). Отрывки в общем интересные, но я даже не пытаюсь вслушиваться. Во-первых, я читаю про себя записки с именами, во-вторых, в алтаре очень плохо слышно, что там читается и поётся, в третьих, церковнославянский язык плохо понимаю. Нет, в семинарии у меня по нему пятёрка была, отдельные слова и фразы понимаю, но как минимум, процентов тридцать смысла теряется из-за плохого знания языка. Вот и выходит: записки, слышно плохо, непонятный язык - в итоге процентов десять содержания воспримешь. Не стоит и напрягаться.

Выходим на литию. Диакон снова ладана не пожалел. Сперва ладан пахнет не плохо, если его класть не на сам уголь, а с краю, то вообще хорошо. Но многие, в том числе и отец диакон бросает ладан прямо на раскаленный уголь. В итоге через минуту он сгорает и начинает вонять горелой картошкой.

Хор поет стихиры. В храме суета, вызванная выходом духовенства из алтаря. Зачем-то подстилают нам под ноги маленькие коврики. Никогда не понимал, зачем они нужны. Ладно бы, если зима, не работает отопление, полы холодные. Но в храме жарко. Зачем коврики? Я многих спрашивал - никто не знает. Говорят, мол, так положено. Ладно. Поэтому никто стихиры естественно не слушает.

Последней поют стихиру Божией Матери - Богородичен. Там такие слова: «Тя бо, Едину, твердое и известное утверждение имамы, и Твое предстательство стяжахом». Но позвольте! Я не согласен. Почему это едину? Разве одна только Богородица мое утверждение? Разве не Господь утверждение мое (Пс 17:3)? Или я чего-то не понимаю? А у кого спросить, чтобы камнями не побили? Может оно и к лучшему, что все так непонятно на службе? Иначе столько вопросов возникает, а отвечать на них некому.

Народу в храме немного, человек пятнадцать. И храм совсем не большой, уютный. Но диакон привык в соборах служить на архиерейских службах, поэтому размеры храма не учитывает, возглашает громогласно, певуче, торжественно. Не понимаю, зачем кричать на Всевышнего? Добром-то больше добьешься. Не люблю торжественные богослужения, мне ближе простота, камерность, домашность. Поэтому стараюсь абстрагироваться от всего происходящего и думать о чём-то своём. Диакон минут пять перечисляет святых. Я не слушаю. Говорил уже, что не умею именами молиться. Стою, молюсь своими словами. Сегодня моего двоюродного дедушку хоронили. Я его крестил два года назад. Он давно собирался, но как-то все не получалось. А тут они сидят с женой, она ему и говорит:

«Саша, что ж ты не покрестишься?»

«Да я бы рад, но батюшка к нам уже который не ездит, а саму ехать далеко. Вот если бы батюшка сам ко мне домой пришёл, сразу бы покрестился» .

В это самое время я приехал к маме в деревню в Волгоградскую область. Мама мне и говорит: «Надо бы дядь-Шуру навестить». А я как раз с храма ехал, в рясе, с крестом. Приезжаем к дядь-Шуре. Теть-Валя, жена его и говорит: «Вот, видишь, Саша, как ты и хотел, батюшка к тебе домой приехал». В тот день же и покрестили его прямо в Волге.

И Сергея сегодня хоронили. И тоже без меня. Умер от рака. Года три назад зашел в наш храм с женой совершенно отчаявшийся. Мы его тут же посороборовали, стал причащаться постоянно. Три года.

Тут мне настоятель кивнул – моя очередь возглас произносить. Возглашаю:

«Услыши ны Боже, упование всех концев земли и сущих в море далече, и милостив, милостив буди о гресех наших и помилуй ны. Милостив бо и человеколюбец Бог еси, и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну, и Святому Духу ныне и присно, и во веки веков!»

Я не громко, спокойно произнес. На фоне батюшки и диакона мой возглас, наверное, сильно выделился, храм ведь маленький, народу не много, надо же соотносить громкость голоса с размерами помещения, а они так громко кричат, зачем? Настоятель стал повторно перечислять имена святых, так же минут пять. Зачем это надо? Как молиться именами? Изначально, наверное, поминались лишь несколько святых, постепенно добавляли, и теперь все превратилось в такую вот тягомотину.

Хор запел стихиры. Воскресные стихиры Октоиха я люблю, они простые, понятные и вместе с тем очень поэтичные.

«Воскресл еси из гроба, Спасе мира, и совоздвигл еси человеки с плотию Твоею: Господи, слава Тебе!»

А вот стихиры преподобному Алексию человеку Божию совсем не нравятся, в них нет никакой пищи ни для ума, ни для сердца. Да и вообще, если брать во внимание, что почитание святых заключается в подражании их добродетелям, как мне почитать святого Алексия? Бросил жену и ушел подвижничать, а потом еще и домой вернулся, не был узнан родителями и жил под лестницей родительского дома. Смотрел, как страдают родители и несостоявшаяся жена, которую он бросил, но так до смерти не сознался, что это он. Мне что, тоже жену бросить и родителям перестать помогать? Впрочем, надо будет вечером посмотреть в «Православной энциклопедии» сведения об этом святом, наверняка ведь современная редакция жития далека от истины. Димитрия Ростовского почитаешь, так там каких только сказок нет. Не в нашей традиции проверять информацию.

Прочли молитву на освящение хлебов, пшеницы и елея. Зашли в алтарь. Хор запел псалом 33. Очень красивый псалом. Его бы всем храмом петь, но у нас «хору подпевать не благословляется». Да и не хочется почему-то ему подпевать. Нет, поет хор неплохо, но как-то чувствуется, что подпевая, мешаешь певчим. А мне нравится общенародное пение в храме. Конечно если оно не стихийное, а слаженное, негромкое, как у нас в Ассаурово было. Да, в Ассаурово был идеальный приход.

Можно же организовать богослужение нормальным образом, чтобы люди действительно молились и все понимали. Зачем они так издеваются над богослужением. Хотя я понимаю, в алтаре ведь все равно ничего не слышно, да и есть чем заняться. Священник на всенощной или записки читает, или исповедь принимает, или в алтаре обсуждает с алтарниками особенности полиелейной службы в период попразднства богородичного праздника. А если совсем скучно, можно посидеть в телефоне покопаться. Не до молитвы. Священники не слушают службу, поэтому ничего не хотят менять. Им по сути все равно, что там читается и поется. Как-то служил с одним архиереем из провинции. Псоле службы на трепезе он поучал священников: «Не важно, что там поется и читается в храме. Это все ерунда. Служение совершаете вы в алтаре. Здесь совершается Таинство». Поэтому никто даже не пытается поставить себя на место простых прихожан. Если бы священники на всенощной стояли и молились вместе с прихожанами, все было бы иначе. Но…

Выключается свет, гасятся свечи. Шестопсалмие. Чтец со свечой в руке негромко читает псалмы посреди храма. Священнику не разрешается слушать эти псалмы, мы в это время обязаны вычитывать утренние светильничные молитвы. Утренние. В шесть вечера. Бред какой-то. Я их не читаю. Но для вида открыл Служебник, чтобы избежать выяснений отношений с настоятелем. Слушаю псалмы, молюсь. Жаль, что в алтаре так плохо слышно. Да и лицемерие получается какое-то, открыл Служебник и делаю вид, что читаю. Если так делать не буду, батюшка обязательно начнет придираться. Я конечно могу ему обосновать, сославшись на вторую главу Типикона, что согласно устава, эти молитвы читает только один служащий священник, в данном случае это он сам. Но так надоело объяснять очевидные вещи. Полицемерю. В Ассаурово я читал эти молитвы вслух на ектениях, как это задумывалось составителями их составителями изначально. Да и утреню мы служили утром. Там утренние молитвы хотя бы были уместными. Удивительно, если меняешь что-то в привычном порядке богослужения, сразу находятся ревнители, готовые тебя растерзать как злостного еретика-модерниста. Но при этом служение утрени вечером, а вечерни утром не вызывает у них никакого диссонанса.

После Шестопсалмия съели по горбушке освященных батонов с запивкой из вина с кипятком. В Переславле очень вкусные батоны пекут, как в детстве. Снова ковыряю просфорки. Многие оскорбляются, когда я употребляю слово «ковырять» применительно к этому процессу, обычно употребляется слово «вынимать». Но с лингвистической точки зрения это именно ковыряние. Да, изначально частицы действительно вынимали из просфоры, как это делается на проскомидии со служебными просфорами. Там аккуратно вынимаются частицы пирамидальной формы. А то, что мы делаем, по сути, является именно ковырянием. Все претензии к русскому языку. После вкусной горбушки и вина с кипятком как-то повеселел даже. Стало не так тягостно бессмысленно вычитывать списки имен незнакомых людей.

Вышли на полиелей. Снова фальшиво и вразнобой пропели втроем величание святому. Слух у настоятеля мягко говря не абсолютный. Но поет громко. Как в «Денискиных рассказах» Драгунского: «Неужели Иван Козловский поет громче меня?» Храм ведь маленький, зачем так кричать? Хор запел тропари по непорочнам «Ангельский собор».

Интересно, самих непорочных (так на клиросном жаргоне называется псалом 118, «Блажены непорочные…) нет, а тропари по ним поются. Хорошие тропари, красивые, содержательные. Их обычно поют всем храмом, но здесь так не принято. Попробовал подпевать, но как-то не пошло.

Диакон вынес Большое Евангелие в тяжелом позолоченном окладе. Ужасно неудобный формат. Но Евангелие в православных храмах не для того, чтобы читать, а чтобы любоваться и целовать. Прочли воскресное Евангелие о том, как «другий ученик бежал скорее Петра». Сколько же теряется смысла от незнания языка. Помню, как у нас в семинарии на экзамене по церковнославянскому языку пожилого батюшку-заочника просили перевести одну фразу из евангельского зачала, которое он знал наизусть, а он даже примерно не понимал, как эта фраза переводится. Хотя служил уже много лет. А каково прихожанам? Из всего богослужения усваивается процентов пять. Жаль. И почему Евангелие читается не лицом к народу, а спиной? Я понимаю, почему священник молимся лицом на восток, спиной к прихожанам, мы вместе обращаемся к Богу. Но зачем Евангелие Богу читать? Сомневаюсь, что Господь не знает Евангелие. Слава Богу, что сегодня не поется «Покаяния отверзи мне двери». Мне слова этого песнопения нравятся, но распев этот терпеть не могу, Бортнянский – ужасно занудный композитор. Впрочем, дело вкуса. Настоятель с диаконом остались помазывать маслом прихожан, рисуя маслом крестики на лбу, а я зашел в алтарь и продолжил читать записки.

На всенощной меня редко пускают на исповедь, батюшка сам исповедует. Мое дело – просфоры ковырять. Исповедовать мне конечно нравится больше, но зачем они так часто исповедаются? Что можно говорить на исповеди каждую неделю в течении всей жизни? И начинается: «Пост нарушал, правило сокращал, невнимательно молился, раздражался и осуждал». Стоит на исповедь человек двадцать. Из них действительно нуждаются в исповеди два человека. Остальные приходят жаловаться на зятя пьяницу, дурака начальника, непослушных детей. Останавливаешь этот поток жалоб: «Так, все, грехи зятя вы назвали, теперь давайте свои. Осуждение я уже заметил – каетесь? Еще что?» Продолжается «таинство психоанализа».

Ходят по три раза на неделе каяться в одном и том же: осуждение, раздражение, празднословие, «еще молочка попил в среду». А в разрешительной молитве я читаю: «Воссоедини его (отпавшего через тяжкие грехи) со Святой Твоей Церковью», – так неужели мы отпадаем от Церкви от глотка молочка в среду?!

Стоишь, выслушиваешь. Службу давно начинать надо. На клиросе уже прочли все, что только можно. А тут кто-нибудь еще приходит и разворачивает хартию мелким почерком исписанную. Ну, ясно – не смогла грехов придумать – пришлось взять книжку «Опыт построения исповеди» или «Исповедую грех, батюшка», а то и «Школу покаяния». Навыписывала. Довольна. Теперь настоящая грешница.

Детки подходят, рассказать, что маму не слушались. Универсальный детский грех – можно хоть каждый день его исповедовать. Вообще, у «профессиональных исповедников» обычно есть заготовленный список грехов в голове, который можно выпалить как заученный стих. Дети особенно быстро к этому приучаются.

Стараешься хоть какое-то наставление сказать каждому, чтоб не получилось, что зря приходили. А на тех двоих, которым как воздух нужно Таинство Покаяния, времени уже не хватает. На клиросе читать уже перестали. Ждут, покашливают, вздыхают. Сам уже нервничаешь – ждут ведь. Ужасно переживаю, когда меня ждут. Торопишь, исповедующегося, хотя понимаешь, что его-то как раз торопить нельзя, надо дать ему выплакаться, пожалеть, утешить.

К чему я это все? Милые мои, умоляю вас: ну, не ходите вы на исповедь по поводу и без повода. Неужели вы думаете, что если с женой чуть поссорились, выходя из дома, то от этого вы от Церкви отпали и причащаться уже не можете – срочно надо на исповедь? Помолитесь за жену, смс ей отправьте «прости», ну, и Богу то же сообщение. Причащайтесь. Ведь на прошлой неделе на исповеди были уже, причащаетесь по три раза на неделе. Да еще и спрашиваете: «А можно мне причаститься?» - откуда я знаю?! Вы двадцать лет в храм ходите, пора уже самому такие вещи научиться решать. Я же не могу заглянуть в ваше сердце. Исповедуйтесь тогда, когда это действительно необходимо. Дайте уделить на исповеди время тем, кто действительно в этом нуждается. Я понимаю, что все грешны, что каждый день согрешаем, но вы ведь не обращаетесь в поликлинику с простым насморком, не бежите к хирургу с занозой или прыщиком. Помазали зеленкой – пройдет. Так же и с мелкими грехами, обычного «Господи, прости» вполне достаточно. Иначе исповедь может превратиться в конвейер, где священник, вымотанный от однообразного бессмысленного выслушивания надуманных грехов, как робот накрывает епитрахилью и отрешенно прочитывает разрешительную молитву. А поговорить можно и после службы, спокойно, не торопясь, не заставляя никого ждать.

А что поделать, если священники не допускают до причастия без исповеди? Главное, что сами батюшки раз в год исповедуются, перед причастием не постятся, каноны не вычитывают за редким исключением, а от прихожан требуют. «Связывают бремена тяжёлые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их» (Мф 23:4). Евангелие целуем, но не читаем.

Диакон вышел из алтаря ектению произносить:

- Паки и паки миром Господу помолимся.

- Господи, помилуй! - отвечает хор.

- Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.

- Господи, помилуй!

- Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, со всеми святыми помянувши, сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим.

- Тебе, Господи!

Я из алтаря возглашаю:

- Ты бо еси Царь мира и Спас душ наших, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу ныне и присно и во веки веков!

- Аминь.

Ектении народ любит, это то немногое, что в службе понятно. Правда конечный возглас получается вырванным из контекста, так как это изначально окончание светильничной молитвы, которые по идеи должны были здесь читаться, но для сокращения службы священник вычитывает их во время Шестопсалмия. Лучше бы канон сократили или вычитали его во время пения стихир, например, если уж так хочется все вычитать.

Чтецы читают неплохо, но тихо, поэтому в алтаре не слышно, только отдельные фразы доносятся. Нет смысла вслушиваться. Хотя воскресные канон Октоиха я люблю. Я все ковыряю просфорки. Записки не заканчиваются. До самого конца придётся их читать. Зачем люди их пишут? Как я не пытался молиться при их чтении, ничего не получается. Тут либо молиться, либо читать записки. Мне друг рассказывал, что он не читает записки, только делает вид, перекладывает их, вынимать частицы и при этом молится своими словами о всех, чьи имена здесь написаны примерно так:

Господи, сейчас в храме собрались мои братья и сестры. И у каждого есть свои проблемы, свои нужды, скорби. Кроме того, у каждого ещё есть близкие, которые так же нуждаются в Твоей милости. Кто-то болен, кто-то пьёт запоями, кто-то озлоблен, кто-то в унынии или отчаянии. Ты, Господи, знаешь нужду каждого из нас. И я Тебя от всего сердца прошу, больных исцели, злых сделай добрее, скорбящих успокой, унывающих подбодри и отчаявшихся спаси. И помилуй всех нас.

Конечно, это тоже лицемерие, но это далеко не единственное лицемерие в нашем служении, да в целом в жизни каждого человека. Я записки стараюсь исправно вычитывать, но это больше для того, чтобы «не давать повода ищущим повода» (2Кор 11:12). Хотя не вижу в этой традиции никакого смысла, но благодаря тому, что выполняю все как положено, никто не сможет меня обвинить в небрежности.

Наконец-то дочитал все записки. Аллилуйя! Тут как раз довели стихиры на хвалитех. Включили паникадило (люстру), диакон открыл царские врата. Воздеваю руки горе: «Слава Тебе, показавшему нам свет!» Изначально этот возглас произносился утром, при восходе солнца, в те далёкие времена, когда утреню служили утром. Сейчас вместо солнечного света - свет электрический. Никак не могу избавиться от навязчивой мысли, что этот возглас получается как бы адресованным Эдиссону, изобретателю лампочки накаливания.

Хор запел Великое славословие. Великолепный гимн! Он даже лучше псалмов. Он здорово звучит когда поется всем храмом, но, как я уже сказал, «подпевать хору не благословляется». Хотя бы послушать.

Закончили утреню. Читается первый час. Настоятель все ещё исповедует. Мы с диаконом гасим лампады, накрываем престол и жертвенник. Параллельно обсуждаем с диаконом разные вопросы от педагогики до епархиального закулисья. Обычные разговоры духовенства в алтаре. С клироса доносится:

- Честнейшую херувим и славнейшую без сравнения серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем! Именем Господним благослови, отче.

Выхожу из алтаря, встаю перед царскими вратами:

- Боже, ущедри на и благослови ны, просвети лице Твое на ны и помилуй ны!

- Аминь.

- Христе, Свете истинный, просвещаяй и освящаяй всякого человека грядущего в мир. Да знаменается свет лица Твоего, да в нем узрим Свет непреступный. И исправи стопы наша к деланию заповедей Твоих молитвами пречистыя Твоея матери и всех святых Твоих. Аминь.

Очень красивая молитва. Правда по содержанию утренняя, чтение её в 19:30 вызывает некоторый диссонанс. Но это мелочи. Хорошая молитва.

Священник Александр Востродымов